Мутно-голубые выцветшие глаза судьи смотрели на меня.
     Неожиданно судья оттянул веко и вынул контактную линзу, потом другую: Не люблю бутафорию. Я сторонник всего натурального и естественного.
     Вместо глаз у него теперь были чёрные и бездонные провалы глазниц – как у черепа. Я подумал, что сейчас он ещё снимет с лица кожу – и я действительно увижу череп. Но продолжения не последовало.
     – Итак, вы обвиняетесь в злостном, коварном обмане автомата по продаже газированной воды. В 1964 году.
     – 64-м? Это значит, мне было 7 лет.
     – Возраст не имеет значения. Главное – деяния.
     – Так вы мне ещё предъявите обвинение в том, что в месячном возрасте я ни за что, ни про что описал соседскую бабушку. Мол, однозначное хулиганство – и точка.
     – Будет жалоба – будем рассматривать и это обвинение.
     – А кто истец в данном случае? Кто подал на меня эту жалобу?
     – Автомат по продаже газированной воды. Тот самый, который вы так подло обманули.
     – А где он? Я его что-то не вижу…
     – Он не может присутствовать на процессе, потому что догнивает на свалке. Мы думали, можно ли доставить его сюда, но решили, что по дороге он запросто может рассыпаться в труху. Но это неважно, так как его интересы представляет адвокат из «Общества защиты машин от произвола человека». Вот доверенность на ведение дела. Начинайте…
     – Я бы хотел вкратце донести до почтеннейшей публикой цели и задачи нашего общества, которое…
     – Нет, цели и задачи не надо. Давайте сразу по существу дела.
     – 3 сентября 1964 года в 13 часов 49 минут обвиняемый подошёл к автомату со своим пока не идентифицированным приятелем и сказал: «У меня есть вот такая штучка – на неё автомат наливает воды с сиропом». И бросил железяку в монетоприёмник.
     – Постойте. То, что я это сказал и бросил железяку, ничем не подтверждается и следует только из ваших слов…
     Адвокат щёлкнул пальцами, и в воздухе зазвучал детский и, чем чёрт не шутит, возможно, даже мой собственный голосок: «У меня есть вот такая штучка»…
     – А из чего следует, что речь не идёт об обыкновенной монете?
     Адвокат снова щёлкнул пальцами. И снова зазвенел тот же голосок: «У меня есть такая штучка, правда, это не монета, а просто металлический кружок»…
     – Стойте, стойте! Мы все видим, что адвокат на ходу занимается подлогами!
    
     …– За злостный обман беззащитного автомата по продаже газированной воды… имярек… приговаривается к смерти.
     – Как к смерти? Почему? За такую ерунду! Кроме того, мы же все были свидетелями подлога со стороны адвоката истца!
     – Ерунда – не ерунда, но она не должна оставаться безнаказанной. А других наказаний у нас, увы, просто нет.
     – И что же со мной сделают? Расстреляют?
     – Если вы любите всякие театральные эффекты, мы можем вас даже повесить. Или четвертовать…
     – А какой обычный, штатный вариант?
     – Вы просто умрёте. Мгновенно. Без боли и переживаний.
     – От чего умру?
     – Ни от чего. Просто в долю секунды остановится сердце – и всё. Всё остановится. Как в машине – если выключить рубильник. Вот так же и мы вас выключим – словно машину.
     – А вышестоящая инстанция? Я же где-то могу обжаловать приговор?!
     – Вообще-то у нас не принято… Но сегодня у меня нет больше дел. Я готов рассмотреть ваше дело повторно. Итак, слушается дело по иску…
     – Стойте! Стойте! Зачем так быстро. Я же должен как следует вникнуть в суть прошлого заседания и подготовиться к следующему. Мне нужно подготовиться!
     – Сколько времени вам надо? Пятнадцати минут хватит?
     – Зачем такая спешка? Да и вы уже устали...
     – Сколько времени вам надо?
     – Ну, не знаю… Дело сложное… Лет пятьдесят, думаю, хватит. А лучше семьдесят. Тогда уж точно я успею нормально подготовиться.
     Не обращая внимания на протестующие трепыхания адвоката, судья ударил по столу деревянным молотком:
     – Повторное рассмотрение дала назначено, не помню, какое сегодня число, ну, в общем, через семьдесят лет.
     Адвокат не выдержал и, махая в воздухе папкой с доверенностью, завопил:
     – Так он через семьдесят лет и сам умрёт! А моему клиенту осталось гнить, максимум, лет десять-пятнадцать.
     – Через семьдесят лет уже умрёт сам? – удивился судья, – Разве люди живут так мало? Да, тогда выходит, я погорячился. Ничего не поделаешь. Дело сделано! Итак, всех, кто будет жив, жду в этом зале ровно через семьдесят лет.